[1sentence]

Автор: Горбач
Фандом: Наруто
Пейринг/Персонажи: Какудзу/Хидан
Тип: слэш
Рейтинг: R
Дисклеймер: Персонажи принадлежат Масаси Кисимото
Авторские примечания: Пишу про всякие внутренние органы и трижды верчу тему "Какудзу - это Джашин" в разных комбинациях. Лексика соответствует Хидану.

#01 – Мышцы

В первую встречу Какудзу подумал, что единственная ценная черта Хидана — это его складное оголённое тело, и долгое время это убеждение не рушилось: Какудзу потребовалось действительно много времени, чтобы разглядеть в Хидане, в его личности что-то привлекательное.

#02 — Сироп

«Хочется окунуть тебя в сироп, — жаловался Хидан, ну, как обычно, — такой ты зануда, хоть бы чем подсластить!» — Какудзу не обижался на него, но отсчитывал очки терпения.

#03 — Настоящий

Хидан много шутил о том, что Какудзу прячет своё лицо, и был так прав в своих шутках, Какудзу дивился такой проницательности, ведь говорил Хидан не о комплексах, не о внешности, а о тайнах; Хидан говорил: «Ты себя стесняешься!»

#04 — Дурман

Наваждение всегда было, как туман, как мутный, густой, смертоносный туман, враг не прятался в нём, туман и был врагом, но с Хиданом было ещё хуже: он то манил вглубь греха, то открещивался с выражениями, что ранили Какудзу в каждое из пяти сердец.

#05 — Линия

Иногда Какудзу просто уставал от Хидана: Хидан был похож на чёртов ураган, никакой стабильности, никакой логики, Хидан — воплощение хаоса в самом худшем проявлении, в то время как сам Какудзу был похож на прямую линию, повторяющую изгибы в равных отрезках, Какудзу был строгим, элегантным зигзагом, а у Хидана вообще не было формы!

#06 — Широкий

Какудзу не был добрым и великодушным человеком, правда, он был расчётливым и жестоким человеком, повидавшим жизнь и уставшим от жизни, Какудзу не любил никого на земле, даже себя, но к Хидану то и дело направлял широкие жесты, напоминающие заботу — Какудзу не делал так даже в юные годы, даже для тогда ещё близких людей, и это чертовски пугало.

#07 — Удар

Было в Хидане что-то приятное, что-то прекрасное, что-то тонкое и близкое, в чём Какудзу не хотелось признаваться: Хидан жаждал удара Какудзу больше, чем его поцелуя, и это выглядело для Какудзу так правильно, это трогало его за его чёрное нутро.

#08 — Крик

Какудзу почти не мог поверить, едва придя в себя: неужели это действительно Хидан с испуганным лицом кричит на него в самых скверных выражениях?

#09 — Случайность

«Это не случайность, — настаивал Хидан, — нам суждено было встретиться рано или поздно, двум бессмертным, может, мы останемся последними людьми на земле!» — Какудзу представлял это в красках и хмурился: «Пожалуйста, нет».

#10 — Быстрый

Сначала Какудзу присматривался к Хидану, потом пытался его принять, после увидел его привлекательным, затем ещё долго боролся с собой, и, только когда все эти стадии были пройдены, Какудзу, наконец, поддался на уловки Хидана, подтолкнул его к решительным действиям, и их отношения разогнались, как река.

#11 — Дрожь

Какудзу имел сильное и крепкое тело, железную волю и слабую выдержку — ему было тяжело понять, как Хидан позволяет себе дрожать от удовольствия, как он не пытается держать себя в руках, как он даже не думает притвориться стойким: все слабости Хидана были, как на ладони, и для Какудзу это значило только то, что он точно знал, как доставить Хидану удовольствие.

#12 — Худой

«Видел твою юную фотку на днях, — как-то между делом заметил Хидан, пока грыз зубочистку, — такой ты там ещё тощий, сейчас ты нравишься мне больше. И не говори, что я тебе не нравлюсь ни сейчас, ни когда мы встретились — посмотри на эти мышцы, нельзя не влюбиться!» — Хидан был так доволен собой, так выпячивал оголённую грудь — Какудзу бы не простил себе, если бы не проткнул её.

#13 — Пакет

«Этот пакет ценнее, чем твоя жизнь, так что будь умницей и присмотри за ним для меня» — Какудзу кинул пакет Хидану на колени, цокнул языком и растворился в воздухе, Хидан тоже цокнул, представил, как он сжигает пакет вместе с содержимым (очевидно, там деньги), заливается хохотом и кровью, наслаждается от души; представил — и спрятал пакет во внутренний карман плаща.

#14 — Море

«Холодно, — жаловался Хидан, — холодно, твою мать!» — Какудзу в ответ только тяжело вздыхал: с водой всё в порядке, это ещё хорошая температура для моря, просто Хидан на своей родине привык, что в воде жарко, как в аду; Какудзу воображал, как Хидан варится в кипящей воде, пузырьки рвутся на поверхности, кожа Хидана красная-красная, а лицо — как во время его удачных ритуалов: что за приятная картина!

#15 — Чай

«Только старики любят чай, — категорично заявлял Хидан, но Какудзу не собирался слушать вопли про кофе или алкоголь, потом про закуски, про то, как он жмётся на нормальную еду, якобы они только и видят, что перекусы, потом Какудзу не хочет тратить энергию на короткую воспитательную битву, нет, Какудзу непреклонен: «Или чай, или ничего».

#16 — Бессонница

Какудзу уверен, что от бессонницы страдают только лентяи (со скуки) и воины (от опыта проживания постоянной опасности), но Хидан тоже ворочался и просыпался в холодном поту, и рыдал во снах, как наивный ребёнок, — Какудзу соврал бы, если бы сказал, что ему не любопытно, какие ужасы преследуют Хидана и почему.

#17 — Растерянность

Видеть Хидана в замешательстве было необычно: обычно, какую бы чушь ни говорил или ни делал, Хидан был уверен в себе и прямолинеен; тут же Хидан застыл, он мялся и подбирал слова — Какудзу наслаждался картиной, пока Хидан снова не заговорил: «Не, ну, это слишком, обычно ты у нас мозг, так что я оставлю эту тайну себе — оставлю преимущество!» — Какудзу почти наверняка был уверен, что это просто отговорки, ведь Хидан покрылся румянцем до самой шеи и уже бежал вперёд, чтобы не продолжать разговор.

#18 — Тарелка

Всё начиналось хорошо: «Как изысканно!» — говорил Хидан с усмешкой, оглядывая редкий взгляду ресторан европейской кухни; «Да пошёл ты, мудак ёбаный!» — орал Хидан через полчаса, разбивая тарелки и разбрасывая чашки, раня неосторожных противников вилкой; Какудзу не мог поверить себе, когда наблюдал за Хиданом, не двигаясь со своего места и доедая суп, и подумал, что Хидан ему, в целом, нравится, что это очаровательно, как Хидан может испортить всё за пару минут.

#19 — Опасность

Какудзу долго выжидал перед тем, как ткнуть Хидана в то, что тот кидает в Какудзу взгляды денно и нощно, что его внимание чрезмерно, перед тем, как спросить прямо, что Хидану нужно; Хидан не думал и минуты, когда отвечал с лицом, полным вожделения: «От тебя вкусно пахнет — кровью, опасностью — мне интересно!»

#20 — Страница

Какудзу вертит в руках книгу, осматривает пропитанные кровью страницы, как если бы ещё не знал, что произошло, и насколько это необратимо; потом смотрит на Хидана: тот сжимает в зубах обрывок ткани, удерживаюший кровотечение на его руке, его поза напряжённая, а лицо — в точности как у дикого зверя, того и гляди бросится снова в атаку; вид хорош, но не поможет Хидану избежать наказания за испорченную книгу.

#21 — Притворство

«Ты такой врун», — мурлыкал Хидан уже второй месяц, его настроение вечно было на подъёме, движения лёгкие, голос игривый — Какудзу был в бешенстве, как если бы Хидан видел что-то, чего сам Какудзу не видел; и ещё через пару месяцев страшные опасения Какудзу подтвердились: он говорил Хидану, чтобы тот отвалил, что сама его рожа уже противна Какудзу, а Хидан снова мурлыкал: «Грязный обманщик!» — и был прав.

#22 — Глубокий

Хидан вообще умел удивлять: он был хаотичным и безумным, со сдвинутыми моральным ориентирами, и творил, что вздумается; но та глубина, которая иногда скользила в его религиозных речах, в пронзительном взгляде, в том, как Хидан угадывал тайные страхи Какудзу, будто просто тыкая пальцем в небо, — по-настоящему удивляло.

#23 — Зеркало

«Не беспокойся, — говорил Хидан жёстким голосом, — я не злюсь на тебя за то, что ты не разделяешь мои взгляды — в конце мы оба увидим, кто прав (и это буду я), а пока ты мне даже помогаешь: зная, как ты думаешь, я знаю, как думают все грешники!» — Хидан делился этой мыслью, как какой-то инновацией, а Какудзу злился не из-за логических ошибок, а из-за того, что его пытаются использовать, как зеркало для кого-то другого.

#24 — Кисть

Какудзу собирал Хидана, как паззл, и усмехался под маской: ага, вот лёгкое, ему нужно всего пара стежков, а вот бедро продырявлено насквозь, как, наверное, Хидану больно, но он ещё не может сказать — рот тоже повреждён; плечевой сустав, в оголённых костях угадывается силуэт кисти руки; Какудзу убеждал себя, что время, потраченное на сборку, того стоит, что Хидан чудесным образом оживёт и заговорит, как обычно, благим матом, и Какудзу будет доволен.

#25 — Страсть

«Назови хоть причину, почему я должен не продырявить тебе бошку, а согласиться?» — Какудзу едва не скрежетал зубами, а Хидан выглядел озадаченным; он растянул уверенную улыбку и легко ответил: «В наших отношениях всегда будет изюминка, ведь гнев — это почти страсть, а тебе такое нравится, тебе такое нужно, а не спокойное, здоровое…» — лицо Хидана окрашивалось напускной скукой, и Какудзу честно хотелось заехать по этому лицу, но рационально Какудзу понимал, что в словах Хидана есть смысл…

#26 — Риск

Какудзу не верил своим глазам; нет, они использовали Хидана, как щит или приманку для других, но никогда раньше Хидан не закрывал Какудзу собой, это было так странно, почти неестественно: это не было оговорено, и жест выдавал слишком много привязанности, чего-то, к чему Какудзу ещё не был готов, а Хидан уже уверенно говорил всем своим окровавленным телом: «Я тебя только добился, не собираюсь я тобой рисковать!»

#27 — Массаж

«Заткнись и наслаждайся, — лениво бросил Хидан, разминая руки, Какудзу напрягся, но промолчал, — когда я был мелкий, меня научили обслуживать гостей по высшему разряду — не думал уже, что пригодится, но да, я хорош в массаже, так что…»

#28 — Контроль

Какудзу управлял всем, чем мог, и немного тем, что от него не особо зависело, а Хидан подчинялся и делал вид, что сам не мог бы этим заниматься, как если бы расчёт и холодный рассудок были ему чужды, но Какудзу видел Хидана во время особых ритуалов: движения выверены, жесты точны, жёстки, Хидан разрезал себя с мастерством хирурга.

#29 — Дырка

Проиграть было не страшно и не больно, тогда Какудзу полнился гневом и отчаянием, и снова гневом; и восстать из мёртвых было не страшно и не больно, тогда в Какудзу вместо крови тёк боевой азарт; страшно было вернуться на место смерти Хидана и найти его в земле совсем бездыханным: видеть наспех штопаное тело, которое не срастается на нитях Какудзу, видеть, что грязная грудь Хидана больше не поднимается со вдохом, кровь уже не сочится из ран, смешанная с землёй, чувствовать дыру в собственной груди и проверять рукой — нет, всё на месте, тело в порядке, это болит за Хидана, это страшно, что он так и не очнётся.

#30 — Скромность

«Ты не отличаешься скромностью», — лениво замечает Какудзу, окидывая взглядом совершенно голого Хидана, наполовину в крови, наполовину в мыльной пене, занимающего такую позу, которая не оставляет двусмысленности — Хидан зовёт Какудзу к себе и говорит: «А мне и не надо… «

#31 — Утро

Какудзу любил утра, особенно ранние: ему доставляло удовольствие подниматься, когда ещё темно, следить за восходом солнца и тем, как всё вокруг окрашивается красками дня, сидеть или шагать в тишине, сопровождаемым только шорохом собственных шагов и дальним пением птиц, шумом ручья; приятно было отдохнуть от Хидана, точно зная, что скоро он тоже проснётся и заполнит пространство собой.

#32 — Момент

В детстве, Какудзу помнил, жизнь казалась длинной, едва обозримой, казалось, добраться до её конца, как дойти до горизонта, — уйдёт вечность, и едва ли это возможно; потом Какудзу казалось, жизнь разогналась, как река, и ворох событий закрутил в себе войны и боль, потерю смысла и новое его обретение; затем паузы и разгоны чередовались, пока, наконец, — момент — Какудзу не умер; он думал, это просто оборот речи, а оказалось, действительно, жизнь пронеслась, как сон, местами кошмар, местами прекрасный сон, где он был любим кем-то близким, похожим на самого Какудзу.

#33 — Сердитый

Хидан часто жалуется, но редко бывает по-настоящему злым, Какудзу видел это всего пару раз, и каждый раз это было связано с его религией, с его глубокой, безумной, почти глупой верой: вот про Джашина сказали что-то не то (по глубокому убеждению Хидана не то), а вот извратили идею смерти, а вот Какудзу пошутил злую шутку, обернувшись Джашином, подведя сомнительные логические доводы к этой идее, а Хидан — чёрт — Хидан купился.

#34 — Особый

Какудзу подсмотрел это у Хидана в ритуалах и сам додумал, что этот жест значит, это было похоже на классическое христианское крестное знамение, но немного иначе: Какудзу был удивлён не меньше Хидана, когда повёл так руками, глядя Хидану в лицо — так хотелось его заткнуть, а ещё показать чувства, но безопасно, понятно, на языке Хидана, его особым жестом.

#35 — Настежь

«Когда ты уже начнёшь включать голову, — ворчал Какудзу, собирая и двигая внутренние органы Хидана, устанавливая их в правильной последовательности, поправляя положение костей, наконец, скрепляя кожу, — чтобы не лежать передо мной настежь…» — и по смущённому лицу Хидана Какудзу мог догадаться, что тот не собирается прекращать.

#36 — Прощение

Как же часто Хидан действовал Какудзу на нервы: Какудзу уже выбил всё дерьмо из Хидана, надавил на все его болевые точки, раздавил все его светлые надежды, и всегда Хидан восстанавливался, словно неуязвимый; иногда Какудзу хотелось даже извиниться за жестокость, за грубость там, где ни ему, ни Хидану она не нравится, за то, что частенько Какудзу срывается без веской причины, но Хидан ходил рядом и сиял то довольным, то недовольным лицом, выводил Какудзу на разговор, тыкал его в рёбра, и Какудзу знал, что Хидан не держит обиды — он всё простил сразу.

#37 — Яма

Хидана предупреждали все, кому не лень, столько раз, что Хидан даже не мог притвориться, что не услышал или не понял; ему говорили что он опустится на самое дно жизни, если продолжит в том же духе, и Хидан как бы был готов к этому: Хидан представлял себе наркотики, беспорядочный секс, чудовищные инфекции, которые не поддаются лечению даже его даром бессмертия, представлял себе агонию боли и все виды пыток, представлял, что его Бог отвернётся от него — но точно не это невыносимое, раздирающее одиночество, неопределённость, потерю чувства времени и осязания на дне чёртовой ямы.

#38 — Имбирь

Какудзу умел заботиться: мало того, что он подшивал Хидану конечности и крепко давал по макушке, уберегая от глупостей, так ещё иногда развлекал разговорами (которые заканчивались дракой, и всё же), кормил (обвиняя в транжирстве), сам смешивал соевый соус с васаби и заталкивал побольше имбиря Хидану в рот (потому что «заткнись и ешь» и «не могу смотреть на то, как ты ешь — свиньи аккуратнее»); Хидан принимал любые оправдания — какая разница, в конце концов, что там у Какудзу за мотивы, если Хидан видит и чувствует это как заботу, если это его трогает…

#39 — Радио

Первые несколько месяцев (или, может, недель) Хидан думал, в основном, о собственной ярости, собственной глупости, собственной жизни, собственной вере, он перемалывал снова и снова последнее сражение и всё, что было рядом — пару дней до, пару дней после — а потом, когда гнев отошёл, появилась грусть, почти невыносимая тоска, и Хидан вспоминал всё, о чём он жалеет, всё, что не успел сделать, всё, что хотел сделать иначе; Хидан вспоминал насмешки, которые бросал в Какудзу, вроде «это радио никогда не умолкнет!» — вспоминал, как Какудзу закатил глаза в ответ, и чёрт, радио замолкло: едва ли Какудзу услышит его из-под земли, а раньше-то казалось, Какудзу не скроется и на том свете…

#40 — Драка

Какудзу всегда считал себя странным, почти дефектным, потому что у него была эта ошибка в подкорке, которая делала его безупречным воином и сомнительным мирным жителем: Какудзу наслаждался простыми удовольствиями жизни от еды до секса, но драки пьянили и кружили ему голову, манили самую его суть, и Какудзу никогда не отказывал; Хидан с той же ошибкой в голове считал себя одарённым и, оголяя плечо, предлагал не постель, а сражение.

#41 — Красота

Какудзу не признавался, но иногда подсматривал за ритуалами Хидана — приятно было видеть Хидана серьёзным и сосредоточенным, узнавать его скрытую сущность, что казалась Какудзу привлекательной и жила где-то глубоко в Хидане; Хидан ничего не стеснялся и признавался, когда Какудзу направлял нить во врага, словно копьё: «Ты не можешь не хвастаться хотя бы десять секунд?! Я вижу, что ты красивый, опасный и клёвый, дай подраться нормально!»

#42 — Маятник

Жизнь Какудзу была скучна: мёртвая, бессмысленная, словно он — маятник, который однажды запустили по глупости, и теперь он движется по инерции, не в силах остановиться; потом Хидан наполнил это движение смыслом.

#43 — Прозрачный

Другие члены организации косились на Хидана с неодобрением, они не понимали ни его мотивов, ни его поступков, ни его глупой веры, они даже считали его самого глупцом; Какудзу смотрел на Хидана с ленивым интересом, он наблюдал и выжидал, когда Хидан проявит себя, и чем дальше, тем больше Хидан становился многослойным, глубоким, но в то же время совершенно прозрачным в своих мотивах.

#44 — Стол

Обои, дверные ручки (две штуки), шторы, стол, хим.чистка для всех текстильных поверхностей — Какудзу осматривал потрёпанный номер, подсчитывал убытки и прикидывал, а стоит ли вообще Хидан таких вложений, но он чувствовал себя хорошо, он был лёгким и спокойным, как гладь озера, Хидан невнятно матерился, одеваясь, и вопрос Какудзу растворялся в его собственной голове.

#45 — Каша

«Ого! — лицо Хидана выражало одновременно отвращение и восторг, — Ты похож на кашку с черникой или что-то такое…» — он был груб в обращении с внутренностями, но Какудзу не мог его винить, он мог винить только себя — за то, что был недостаточно силён и внимателен, и позволил себе оказаться в таком положении, чтобы Хидан, присвистывая, поддерживал руками части Какудзу, пока он сшивает их вместе.

#46 — Шерсть

«Мне снилось, что мы драконы, — Хидан рассказывал, бодро шагая по лесу, — ты сидел на горе из золотых монет и шипел на каждого, кто приближается к ней, а я летал вокруг, пытаясь схватить тебя за хвост, это казалось мне уморительным во сне, я бы и здесь не отказался погладить тебя против шерсти, кекеке!» — Какудзу угрюмо закатил глаза, они были в двух сутках пути от точки назначения и паре-тройке историй от срыва Какудзу.

#47 — Толпа

«Вот бы их попробовать, вот бы разрезать, показать Джашину…» — Хидан облизывался, протискиваясь сквозь толпу, принюхивался, подмигивал Какудзу, прося разрешения напасть; Какудзу раздражённо цокал языком: нет же, они тратят силы на маскировку не для того, чтобы привлекать к себе внимание, им нужно быть осторожнее, им нужно…кто-то наступает Какудзу на ногу, и он подумывает сменить решение.

#48 — Желание

У Какудзу зудело внутри, у него буквально чесались ладони, пережимало в горле, стучало в висках — Какудзу хотелось отпустить себя и насладиться насилием, разрушать за год или даже два, но ещё больше хотелось утереть Хидану нос — он бросил Какудзу вызов, самодовольный выскочка, Какудзу может подождать, в конце концов, нет ничего приятнее Хидана, вынужденного признать, что он был неправ.

#49 — Выбор

В конце концов, всегда был выбор: не убить Хидана, так оставить где-нибудь расчленённым в воспитательных целях, уйти из «акацуки» и заняться индивидуальным предпринимательством, просто скрыться, чтобы отдохнуть — Какудзу знал достаточно техник, — но каждый раз Какудзу привязывал себя к Хидану и чувствовал это если не безысходностью, то судьбой, если не судьбой, то обстоятельством, с которым приходится мириться, — ему просто тяжело было принять, что он хочет быть с Хиданом.

#50 — Слово

«Это мой Бог, говнюк, имей уважение!» — Хидан орал от души, и Какудзу наслаждался каждой секундой, он не поверил бы, если бы ему сказали, что ему будет так приятно слушать про себя: чёрт знает сколько лет назад, семьдесят или шестьдесят пять, когда Какудзу наспех выдумывал эту аферу, мог ли он знать, что она вырастет в настоящую религию с такими чокнутыми поклонниками, разве мог он знать, как приятно будет слушать о себе, как о Боге…